«Да восторжествует Христова истина» Интервью данное архиепископом Сиднейским и Австралийско-Новозеландским Иларионом
австралийской газете «Слово» – Владыка Иларион, какие бы посты люди не занимали и как бы знамениты они ни были, но все начинается с детства. Расскажите о своем детстве. Я родился в Канаде. Детство было довольно трудное: семья не выбивалась из нужды. Ферма позволяла только сводить концы с концами, несмотря на то, что сеяли пшеницу, овес, ячмень, держали скот, но в суровых климатических условиях жизнь была непредсказуема. Из-за бедности отцу все время приходилось искать работу. В школу я пошел с шести лет. Первый год это была маленькая школа с одной комнатой. Все ученики жили на расстоянии 2-3 миль от школы и ходили пешком. В одном классе сидели дети всех возрастов. Со следующего класса нас всех уже начали возить в другую, обычную школу, а старая однокомнатная — закрылась. Помню, как мне было трудно сначала, и я плакал, так как не знал английского языка, но моя старшая сестра утешала меня, как могла. Удивительно быстро, примерно за месяц, я освоил язык. Детство — это прекрасное время! Каждый сезон имел свою прелесть. Весной — грязь по колено, невозможно было пробраться по дороге, но все дети собирались вместе и никакие препятствия не могли нам помешать добраться до школы. И если случайно проходящая машина довозила нас до места, то это был незабываемый праздник. Зима же имела свои прелести. Канавки с водой, проходящие рядом с дорогой, застывали, мы надевали коньки и весело катились по льду. Мое самое раннее детское впечатление: жуткий мороз, мы едем в санях, запряженных одной лошадью. На санях установлена будка, в которой маленькая печка, но все закутаны в одеяла... Это самое яркое воспоминание детства, самое лучшее; все мы ехали в школу на концерт. В школе я учился хорошо, но моя лучшая отметка при окончании была по французскому языку. – Как ваши родители оказались в Канаде? Мои родители родились в Царской России в Волынской губернии (теперь это Украина) в деревне Обениже. Это маленькое село расположенное между Ковелем и Володимир-Волынском, существует по сей день. Моя мать — Ефросинья Григорьевна, урожденная Касянюк, родилась в 1908 г. Отец, Алексей Маркович Капрал, — в 1909 г. Мой дед, со стороны матери, был старостой в Крестовоздвиженском храме нашего села. Во время Первой мировой войны родители в детском возрасте были эвакуированы в Екатеринослав, ныне Днепропетровск. Позже Волынь отошла к Польше. Поляки проводили политику ополячивания нашего православного народа, делали это насильственно: заставляли детей учить польский язык вместо украинского или русского, так же старались ввести новый календарь в богослужениях. Отец обвенчался с матерью в 19-летнем возрасте, и не желая служить в польской армии, эмигрировал в Канаду. В то время на Украине шла большая пропаганда переселения в Канаду, которая нуждалась в рабочих руках для освоения незаселенных целинных земель. Многие районы Канады были безлюдны, и правительство предлагало каждому приезжающему 160 акров земли. Многим это давало надежду, и украинцы отправлялись в далекие земли начинать новую жизнь. 19 июня 1929 г. на большом пароходе «Lithuania» мои родители прибыли в Галифакс в провинции Новая Шотландия. Родители были достаточно грамотными людьми, хотя из-за войны получили только начальное образование. Читали и писали по-русски, по-украински и по-польски. Дома говорили на двух языках — украинском и английском. Русский язык для меня тогда был совершенно непонятным языком. Прибытие родителей в Канаду совпало со всемирной экономической депрессией, люди перемещались по стране в поисках лучшей доли. Переехали и мои родители в район, который носил название Peace River (Река мира). Это было удивительное по красоте место. Широкая быстрая ледяная речка, а вокруг дремучие леса. Каждой семье выдали по 100 долларов и топор, чтобы люди сами себе могли строить жилье. Климат северной Канады суров. Нужно было торопиться строить жилье, т.к. приближалась зима с 40-50 градусными морозами. Так началась жизнь моих родителей в Канаде. – Как велика была ваша семья? В 1929 г. родилась старшая сестра Анастасия, четыре года спустя появились на свет близнецы — Петр и Харри, которые были похожи как две капли воды. Потом родился Михаил, следом брат Василий и сестра Анна. И только спустя 8 лет накануне Рождества Христова в 1948 г. родился я. Родился я дома, так как мать не успела уехать в госпиталь. Зарегистрировали меня Григорием, хотя в крешении я получил имя Игорь. Большая разница в возрасте между мною и моими братьями и сестрами привела к тому, что я рос сам по себе. Многие из них самостоятельно шли по жизненному пути и не жили дома. – Скажите, под влиянием чего вы не только стали священником, но приняли монашество в столь молодом возрасте? Будучи еще малым ребенком, однажды в церкви я настолько вдохновился красотой богослужения, что придя домой, собрал несколько икон и свечей и начал играть в «батюшку». Это чувство умиления не покидало меня. В лесу, рядом с домом, я сделал свою потаенную церковь; тогда мне было 8 лет. Украсил я свою церковь иконами, молился как запоминал со службы, сделал даже "вино", выдавив сок из винограда; совершал требы... Когда мама, бывало, зарубит курицу, то я брал куриную голову и хоронил ее. Особенно меня впечатляли похороны в церкви. Они у нас совершались довольно часто, и я нередко задумывался над вопросами жизни и смерти. В детстве я имел Молитвослов по которому я молился, он был написан на украинском языке. Мама научила меня читать и писать по-украински. Тогда же я сочинил свою первую литургию. Дальше-больше; на соседней ферме жила одна девочка, старше меня на 4 года, некрещеная, так я «окрестил» и «причастил» ее после своей «литургии». В школе с некоторыми друзьями любил говорить на религиозные темы, мы спорили по вопросу эволюции согласно теории Дарвина, так же я слушал специальные передачи по канадскому радио — все это способствовало возникновению новых и новых вопросов и потребности в ответах. Я начал читать Библию на английском языке. Вскоре стал выписывать церковную литературу, журналы и книги на английском и русском языках. Мои родители не препятствовали мне в этом. У меня все больше и больше развивалось желание стать священником. Духовенство нашей церкви поощряло мое желание. Один священнослужитель дарил мне то иконы, то книжечки, и приговаривал: «Ты будешь хорошим батюшкой». Я всегда благоговейно относился ко всем священникам, а тем более к архиерею. Все годы учебы в гимназии я чувствовал, что это только подготовка к тому, чтобы пойти в семинарию и стать священником. Но когда моя мама узнала о моем решении, она сказала: «Нет! Не надо тебе идти в священники, они всегда такие бедные, наши приходы такие маленькие, и жизнь священника очень тяжелая. Лучше стань учителем, или врачом, или адвокатом». Но я был настойчив и говорил, что буду только священником. О монашестве я тогда не помышлял. – Как сложились годы учебы, где Вы учились и постигали науку? Первоначально наш Владыка Пантелеимон Эдмонтонский думал послать меня учиться во Францию. Но там семинария закрылась, и тогда он предложил мне пойти в духовную семинарию в Россию. Целый год владыка вел переговоры с Ленинградской семинарией, но в конце концов получил решительный отказ. Значительно позже я узнал, что КГБ допрашивало моих родственников на Украине, с целью узнать почему я хочу учиться в России. Мне тогда было всего 18 лет. В это время я получил копии двух открытых писем, составленных о. Глебом Якуниным и о. Николаем Эшлиманом на имя Патриарха Алексия I, премьер-министра А.Н. Косыгина и генерального секретаря Л.И. Брежнева относительно преследования веры в СССР. Эти письма открыли мне глаза на многое. Особенно меня смутила статья известного митрополита Никодима Ленинградского в журнале «Единая церковь», в которой он хвалил коммунизм и говорил, что у коммунизма и христианства одна общая идея. Эта статья меня просто шокировала. Я понял, что не могу больше оставаться в юрисдикции Московской Патриархии и мое место быть с Зарубежным Синодом. Я решил посетить епископа Савву (Сарачевича), архиерея Русской Православной Зарубежной Церкви, родом из Сербии, который жил в Эдмонтоне. Он принял меня как давно потерянного друга. Он был человеком высокой духовной жизни, в разговорах всегда ссылался на святоотеческое учение и был необыкновенно добрый. Я рассказал о моем желании учиться в семинарии, а владыка все говорил о том, какое хорошее дело святое монашество. Он меня вдохновил. Дорога из Западной Канады до монастыря Джорданвиль (в штате Нью-Йорк в США) заняла три дня. Мое первое впечатление, когда я увидел монастырь, было потрясающее. Это было 8 ноября 1967 г. Заснеженный, с прекрасным златоглавым храмом и большим братским корпусом, территорией в 800 акров, среди живописных ферм, лесов, озер — он как бы казался в другом мире, все равно, что в Шангри-Ла. Однако, после двух недель учебы, я растерялся и немного разочаровался, и стал подумывать о возвращении к Владыке Савве. Я написал письмо Владыке Савве с просьбой забрать меня к себе на послушание, но он ответил, что если я желаю быть монахом, то сейчас для меня время испытания и надо оставаться в семинарии, и что Господь Бог Сам покажет мой дальнейший путь.Так я продолжал учиться в его стенах пять лет. После окончания учебы мне уже никуда не хотелось, настолько я полюбил Свято-Троицкий монастырь и свою семинарию. – Вы никогда не жалели о принятии монашества? Нет, никогда. Монахи отличаются от остальных христиан тем, что не связывают себя брачными узами и посвящают себя полностью молитве и духовному подвигу, чтобы быть свободным для общения с Господом. Без сомнений, было бы приятнее иметь семью, детей, но у каждого свое предназначение. О принятом иноческом пути я никогда не сожалел. – Как складывалась ваша судьба дальше? Семинарию закончил в 1972 году, и, готовясь к монашеству, я стал преподавателем семинарии, исполняя и ряд других послушаний в монастыре. Вскоре я стал послушником и в 1974 году был пострижен в рясофорные монахи. В 1975 г. меня рукоположил в диаконский сан архиепископ Аверкий (Таушев), настоятель монастыря, ректор семинарии. Я был последним ставленником архиепископа Аверкия до его смерти и служил ему как келейник в последние годы его жизни, при его болезни. В 1976 г. я получил сан священника от рук нынешнего митрополита Лавра (тогда епископа Манхеттенского) и все годы моего пребывания в Джорданвиле нес послушание, главным образом, в типографии. Вначале преподавал в семинарии Новый Завет и Нравственное Богословие. Потом перешел на предмет Сравнительное Богословие. Там же ввел новый предмет — Библейскую Археологию, который преподается до сегодняшнего дня. Также я окончил Сиракузский университет и получил степень магистра славянских наук и русской литературы. В 1984 г. я был назначен викарным архиереем Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархии в помощь митрополиту Филарету (с титулом епископа Манхеттенского), а так же помощником епископа Григория (Граббе) в должности Заместителя Секретаря Архиерейского Синода. После 17-летнего пребывания в монастыре моим местом жительства стал город Нью-Йорк. Через одиннадцать лет я получил титул епископа Вашингтонского, а в 1996 г. Синод дал указ о назначении в Австралию и возвел меня в сан архиепископа. – Австралия служила местом ссылки англичан. После Второй мировой войны ее население увеличилось в основном за счет иммигрантов, прибывающих до сих пор. Как это, по Вашему мнению, повлияло на характер австралийцев? Я жил в Канаде и много лет в Америке и поэтому могу судить об отличительных чертах нынешних австралийцев. Они доброжелательны и несуетливы. Самая распространенная реакция на любые жизненные коллизии — «не будем беспокоиться, все утрясется». За последние 10-20 лет число иммигрантов увеличилось у нас, особенно из азиатских стран. Это сильно изменило лицо Австралии. Сейчас все перемешалось, но это удивительным образом сказалось на культуре страны. Она похожа на мозаику. Прекрасно, что люди сохраняют свою культуру и язык. Даже новости SBS идут на разных языках, включая русский. Я Австралию очень люблю. Особенно люблю ее за то, что у нас такая хорошая, благочестивая церковная паства. – Владыка Иларион! Еще один вопрос. Вопрос об отношениях Русской Зарубежной Церкви с Московской Патриархией. Вопрос этот весьма серьезный и сложный. Причина существующих до сего дня разделений — внедрение воинствующего безбожного коммунизма в жизнь Церкви, а последствия этого еще не изжиты до сегодняшнего дня. Русский народ и Русская Церковь испытали суровейшее гонение и геноцид в истории мира. Когда в 1927 году тогдашний митрополит Сергий (Старогородский) издал известную декларацию о лояльности Советскому Союзу, он фактически подчинил тем самым иерархию Церкви безбожному правительству. Епископат стал чуть ли не департаментом Совета по делам религии. В этой декларации говорилось, что радости СССР — это радости Церкви. А эти самые «радости» состояли тогда в том, чтобы истребить веру на Родине нашей.Тогда произошло разделение в Русской Церкви. Большое число епископов, духовенства и верующих в России прекратили евхаристическое общение с митрополитом Сергием, а за границей все епископы и вся паства также отошли от церковного общения с митрополитом Сергием (впоследствии патриархом). За пределами России, на основании указа Святейшего Патриарха Тихона №362 от 1920 года была учреждена временная Церковная администрация, известная впоследствии как Архиерейский Синод Русской Православной Церкви заграницей. Русская Православная Церковь заграницей во все годы коммунистической власти на Родине всегда свидетельствовала перед миром о настоящем, гонимом положении религии в СССР, в то время как иерархи Московской Патриархии должны были давать ложные сведения о положении Русской Церкви на Родине. В Церкви Христовой не может быть никакой лжи, как и невозможно служить двум господам, по словам Спасителя. Но многим архиереям Московской Патриархии пришлось именно так поступать. Мы можем понять их трудное положение во время суровых гонений, но сейчас, когда коммунизма больше нет как политической структуры и нет больше давления на Церковь, от иерархии Московской Патриархии ожидается обязательное, соборное отмежевание от так называемого сергианства и от навязанного патриархии безбожным правительством участия в экуменическом движении и во Всемирном Совете Церквей. Пока этого не случится, нет возможности серьезного разговора об исцелении существующего уже столько десятилетий трагического разделения в Русской Церкви. Мы очень желаем и молимся о единстве Русской Православной Церкви, но единство это может существовать исключительно на основе Истины и чистоты. Мы видим много положительных светлых сдвигов в церковной жизни русского народа и мы радуемся этому. Мы понимаем, что глубокая рана разделения, нанесенная на тело Русской Церкви, требует времени для заживления. Во многом это зависит от теперешнего возглавления Московской Патриархии, если они сумеют освободиться от компромиссного служения, противоречащего духу христианского учения, и быть «делателями неукоризненными, верно преподающими слово истины». Только в Истине может устоять та общность, которую мы называем Церковью Христовой. Да восторжествует Христова истина! Интервью провела Любовь Примачек, г. Сидней
Газета «Слово» номер 24/2003, Сидней, Австралия |
